А потом засунет свою страшную косматую голову в кассу и, диковато улыбнувшись, прохрипит: «Что тут идет до Омска?».

И выяснится: нас услужливо поджидает другая «собака» - на Называевск и далее на Омск... Оставалось только купить билеты.

Я машу рукой. Бери.

Но есть третий член экспедиции. Именно он рушит все наши планы. Дескать, ша! Мы остаемся в Ишиме.

Третий уверяет: «Место, ребята, интересное». Что «история у города трагическая». И дает понять, что мы обглодаем локти, если пронесемся мимо.

Этот третий, кстати, давно нами командует.

Пора его представить. Вот он. Мы его, кстати, так и зовем: «Третий».

Гусейнов: "То, что мы даем имена телефонам, конечно, говорит о нашем душевном здоровье. И чо?"

А началось это где-то дней пять назад. Мы завели Третьего для связи с читателями. Не отдавая отчета — к чему это может привести.

Честно говоря, первые 10 электричек он был не слишком разговорчив. Потом его вдруг прорвало.

Потом нам начали звонить и писать те, кто хотел поддержать морально.

Затем Третий озаботился нашим здоровьем. Потом — маршрутом.

В итоге Третий решил и сам поработать журналистом.

И засыпал нас предложениями — куда поехать и что посмотреть.

Это и произошло в Ишиме. Один из тысяч читателей, путешествующих вместе с нами, позвонил и оставил здесь.

Ну что ж, привет Ишим.

Молодец, Третий. Не то чтобы я подхалимничаю перед читателями, но он действительно прав.

Приятный город. На вокзале киоск с горячим чаем, работающий круглосуточно. Хорошая примета.

Угадываем города по вокзалам. Точки общепита говорят о численности населения (где-то одна на 10-20 тысяч), степень заплеванности или "сугробности" перрона – о качестве ремонта улиц… И, простите, есть странная закономерность – чем моложе кассир, тем город крупнее.

Ишим понравился. Купеческий город. Просторные улицы, избежавшие мрачной советской типовой застройки, казалось, созданы для солнца и ядреного сибирского морозца.

И даже памятники, часто вызывающее в провинции раздражение своей кондовостью, здесь смотрятся неплохо.

Например, вот памятник архитектору Останкинской башни уроженцу Ишима Никитину.

А природа! Ни одна смотровая площадка холеного города мира не сравнится с обычным пригорком у местной реки.

В таких заводях когда-то водились знаменитые ишимские караси – по пуду (!) весом (пуд равен 16,3 килограмма – Ред.).

Впрочем, они и сейчас водятся. Но чуть помельче.

Как назло, стояло засушливое лето, "излишков" оказалось мало, но присланный сюда губпродкомиссар с изящной фамилией Инденбаумприказал содрать продразверстку любой ценой. Если не вдаваться в страшные подробности, скажем одно – большевики, выполняя план, жутко накуролесили в Ишиме. Запирали семьи в холодные амбары, насиловали, в лучшем случае – обрекали на голодную смерть.

Крестьяне взялись за вилы. Вспыхнуло знаменитое Ишимское восстание. Которое закончилось так.

Эту могилу расстрелянных крестьян в Синицыном бору (всего в Ишиме погибло около семи тысяч) нам показал замдиректора Ишимского историко-художественного музея Геннадий Крамор. Судьба. В день нашего приезда Геннадий проводил ежегодную научную конференцию по событиям 1921 года.

По словам историка, после подавления восстания красноармейцы погнали в Ишим три сотни мужиков из непокорных деревень. На полдороге остановились, поставили три пулемета и дали очередь.

- После крикнули: "Кто живой, поднимайся", - рассказывает Крамор. - Мужики покорно встали. Еще очередь. И так пока не добили.

Трупы долго лежали на снегу. По весне вода в Дятлинке была красной…А расстрелянных местные жители похоронили здесь, в Синицынском бору.

Ишимцы это помнят. В крестьянской войне у каждого в семье кто-то погиб.

Но раньше вспоминали украдкой: даже при Советах обязательный памятник красноармейцам – небольшую мемориальную плиту - старались "спрятать" в угол центральной площади.

Попытки уже современных горожан поставить монумент погибшим крестьянам (деньги собирались как в старину - по кругу, и принципиально - ни копейки казенных денег) властями тоже не поощрялись. Памятник простоял на центральной площади три месяца, после чего мэр убрал его с глаз долой на городское кладбище.

Но в последнее время с властями происходит странное. Губернатор заявляет: события 1921 года - одни из самых памятных в Тюменской области.

- Подождите, но крестьяне попытались поднять на вилы действующую власть! - поражаюсь.

- Вот-вот, - усмехается музейщик. - Но как-то приехал в область Сергей Нарышкин (экс-спикер Госдумы, ныне глава СВР). И будучи председателем Исторического российского общества, заметил, что крестьянское восстание в Ишиме - важная страница в истории государства Российского. Ну, чиновники это тут же подхватили…

- За коммунистов как ишимцы голосуют?

- Как и везде, – пожимает плечами. – В 90-е почти все за Зюгановаголосовали.

- Но как же…

- Любому народу в башку можно вбить любую идеологию! Легко! – пожал гигантскими плечами один из местных ученых и глянул исподлобья. Такого одень в телогрейку, дай плуг и ружье – вылитый сибирский крестьянин смутного времени.

А вот и главный символ Ишима. Странная горбатая лошадка.

Именно здесь, в Ишиме, жил великий поэт Петр Павлович Ершов. Директор культурного центра имени этого классика Надежда Проскурякова создала единственный в России музей Конька-Горбунка.

Главная его достопримечательность - протокол заседания столичных искусствоведов с окончательным вердиктом: слухи врут, «Горбунка» написал не Пушкин, а Ершов.

У Ершова, кстати, судьба выдалась ишимская.

«Горбунка» он написал будучи студентом, выполняя что-то вроде курсовой работы. В итоге сам Пушкин публично признал «поражение» и более новых сказок не писал.

Рискну предположить - поэта Ершова, как и Пушкина, погубили женщины. Любовь. Семья. Служба. 16 детей. Ничего значительного придавленный бытом Ершов более не написал.

Все ближе Омск. Станция «Называевская».

«Обалдеть!» - кричит Гусейнов, помогая охающим мамашам тащить ошалевших детей под вагонами.

«Быстро-быстро!» - озираюсь с ужасом, принимая под колесами сумки.

Кто-то хотел приключений. Пожалуйста.